Критиковать - значит доказывать автору, что он не сделал этого так, как сделал бы я, если б умел.

Карел Чапек

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Питер Хёг

— Знаешь, что лежит в основе математики, — говорю я. — В основе математики лежат числа. Если бы кто-нибудь спросил меня, что делает меня по-настоящему счастливой, я бы ответила: числа. Снег, и лед, и числа. И знаешь почему? Потому что система чисел подобна человеческой жизни. Сначала натуральные числа. Это целые и положительные. Числа маленького ребенка. Но человеческое сознание расширяется. Ребенок открывает для себя тоску, а знаешь, что является математическим выражением тоски? Отрицательные числа. Формализация ощущения, что тебе чего-то не хватает. А сознание продолжает расширяться и расти, и ребенок открывает для себя промежутки. Между камнями, между лишайниками на камнях, между людьми. И между цифрами. И знаешь, к чему это приводит? Это приводит к дробям. Целые числа плюс дроби дают рациональные числа. Но сознание на этом не останавливается. Оно стремится перешагнуть за грань здравого смысла. Оно добавляет такую абсурдную операцию, как извлечение корня. И получает иррациональные числа.
Это своего рода безумие. Потому что иррациональные числа бесконечны. Их нельзя записать. Они вытесняют сознание в область безграничного. А объединив иррациональные числа с рациональными, мы получаем действительные числа. И это не прекращается. Это никогда не прекращается. Потому что теперь мы сразу же присоединяем к действительным числам мнимые — квадратные корни из отрицательных чисел. Это числа, которые мы не можем представить себе, числа, которые не может вместить в себя нормальное сознание. А если мы к действительным числам прибавим мнимые, то получим систему комплексных чисел. Первую систему счисления, в пределах которой можно удовлетворительно объяснить формирование кристаллов льда. Это как большой, открытый ландшафт. Горизонты. Ты идешь к ним, а они все отодвигаются. Это Гренландия, это то, без чего я не могу! Поэтому я не могу сидеть за решеткой.

Питер Хёг "Смилла и её чувство снега"



Юкскюль был профессором биологии в Германии. В 20-х и 30-х годах он писал книги и статьи о восприятии окружающего мира живыми существами, в первую очередь об их восприятии времени и пространства.
* * *
По сравнению с другими книгами, через которые мне в моей жизни пришлось продираться, читать то, что он написал, совсем нетрудно. Он всегда старался писать очень понятно. И ему нечего было скрывать, а если он в чем-нибудь и сомневался, то говорил об этом без обиняков.
И при этом в нем чувствуется какая-то скромность. Он настолько скромен, что утверждает, будто созданное им не очень отличается от того, что до него сделали другие. В предисловии к своей книге «Теоретическая биология» он писал, что продолжает идти тем путем, который предложили Гельмгольц и Кант. Они утверждали, что невозможно воспринимать окружающую нас действительность – или самих себя – иначе как через посредство органов чувств. А органы чувств не являются пассивными получателями информации о действительности, они обрабатывают ее, то, что мы воспринимаем, подвергнуто значительной обработке. Таким образом, совершенно бессмысленно говорить об объективной действительности вне нас самих, такой действительности мы не знаем. Мы знаем отредактированную копию. Биология может заниматься изучением того, как структурирован аппарат наших чувств, каким именно образом он редактирует. И тем, как сознание других живых существ работает по сравнению с нашим собственным.
....
И тем не менее трудно всегда и во всем с ним соглашаться. Слишком уж одиноки люди в окружающем его мире.
Когда обнаруживаешь, что не существует никакого объективного внешнего мира, что ты знаком только с отфильтрованным и обработанным воспроизведением, то нельзя не задуматься о том, что в этом случае остальные люди не что иное, как обработанная тень, а значит, получается, что каждый человек словно заточен внутри себя и изолирован своим собственным ненадежным аппаратом чувств. А от этого лишь шаг до мысли, что человек на самом деле одинок. Что мир состоит из разделенных сознаний, изолированных в своей чувственной иллюзии, плавающих в пустоте, лишенной каких-либо свойств.
Он нигде этого прямо не говорит, но мысль эта лежит на поверхности. Мысль, что на самом деле человек одинок.

Питер Хёг "Условно пригодные"

---

Ничто не прощают так неохотно, как различие мнений.
Р. Эмерсон

---

О пользе чтения

взято отсюда
и еще

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Маленькая Вила

Фёдор Кнорре «Рассвет в декабре»



«— Была не была, ты лежачий, воспользуюсь твоим беспомощным положением. Зачитаю тебе мое личное произведение, отчасти, правда, стибренное и даже нахально стянутое, зато тут нет предисловия, биографии и портрета жуликоватого автора!

— Ты и есть жуликоватый автор?

— А кто же? Ну, я не у человека украла. Это из одной сказки... То есть просто сказка. Я ее перекроила по-своему... так, несколько фестончиков, иногда это называется «литературная запись» или в этом роде, только не пугайся, у меня там принц. Я попробовала без принца, да мне и самой не понравилось. Должен быть принц. И пускай ему принцесса, да?.. А то на все голоса, усмешливо поют и пишут все про влюбленных каких-то «девчонок»... Вот я назло и сделала. Пускай принцесса, а не Марфушка. И он не Эдик, не Олежка... А принц! Принц и принцесса. А кто не верит, те дураки, им же хуже.

Станешь слушать?.. Ну там у меня вот так. Сперва, значит, начало... Гм... ты и сам знаешь, что начало. Ну, черт с ним, поехали. Ах, да. Называется «Маленькая Вила». Это где-то в Боснии такие водятся: Вилы. Так вот, про Принца.



Он был, можешь себе представить, еще до того маленький, что даже не понимал как следует, что он принц. Однажды ночью он проснулся в своей детской в старом королевском замке и увидел, что на одеяле сидит лупоглазый зеленый кузнечик и смотрит прямо на него своими смышлеными глазками.

Принц сразу узнал кузнечика — это был тот самый, которого он, зачерпнув ладошкой, вытащил из воды, когда тот чуть было не утонул в большом фонтане.

Кузнечик подскочил, спрыгнул с одеяла на самую середину лунной дорожки, тянувшейся по полу, и поманил Принца лапкой.

Крошка Принц засмеялся, соскочил с постели и, как был босиком, в длинной ночной рубашке, пошел по лунной дорожке следом за кузнечиком.

Дворцовые няньки умильно квохтали во сне, точно заботливо отгоняя от крошки Принца мух. Деликатно посвистывали носами во сне придворные, а у самого входа грозно храпели усатые караульные в стальных доспехах.

Шлепая босыми ногами, Принц вышел во двор замка, снова нашел там лунную дорожку и побежал дальше, никуда не сворачивая, через влажный зеленый луг и услышал, что кто-то там настойчиво сопит и похрюкивает в вересковых зарослях, точно просят обратить на него внимание.

Он остановился и рассмеялся: два ежа, подпихивая перед собой носами трех маленьких ежат, приветливо похрюкивали. Дело было ясное, они хотели дать знать, что помнят, как он отнял ежиху у мальчишек, которые хотели ее поджарить на костре!

Принц пошел дальше, и на опушке леса на лунной дорожке перед ним запрыгали, замелькали белые заячьи хвостики. Зайцы бежали впереди, потом сели на задние лапки в кружок и стали поджидать крошку Принца. Ну конечно! Вот так же точно они сидели, собравшись в кружок, и горевали вокруг зайчонка, попавшего в силок, пока крошка Принц не освободил зайчонка!

Наконец среди глухого темного леса он увидел поляну, поросшую душистыми травами и цветами. Тут сладко пахло цветущими липами, светящиеся мушки, играя, носились в воздухе, и звон стоял от стрекотания тысячи пронзительных скрипочек кузнечиков. А по самой середине поляны, в ярком лунном луче, маленькая Вила, встряхивая золотыми волосиками, плясала в развевающейся одежде из струящегося серебра.

Она была совсем маленькая, как куколка, но такая веселая и хорошенькая, что крошка Принц с восторгом смотрел, как она кружилась, смеясь и встряхивая головкой, и венчики цветов, когда она пробегала по ним, только слегка покачивались, точно от теплого ветерка.

Потом она протянула крошке Принцу свою маленькую ручку, и они вместе вступили на лунный луч, падавший сквозь ветви старой липы. Луч чуть-чуть только прогнулся у них под ногами и тихонько зазвенел. Они бежали по нему почти до самой верхушки дерева и потом, смеясь, съехали обратно, точно по скользкой ледяной горке!..

Никогда в жизни Принцу не было так весело и хорошо, но лунный луч вдруг заморгал и скрылся и исчезла маленькая Вила. Ее рука выскользнула из руки Принца, осталась только ее рукавичка, такая маленькая, что ее можно было надеть на мизинец.

С ней он вернулся в замок, спрятал и никому не показал. Скоро Принца увезли из замка в большой город учиться всяким необходимым для принца предметам: танцевать, выступать, гордо подняв голову, в торжественных шествиях, играть в карты, подписывать рескрипты красивым почерком, ездить верхом и стрелять из лука.

Прошло несколько лет. Старый король состарился и умер, так что Принцу пришлось вернуться в замок и самому сделаться королем. Многое он успел позабыть за эти годы, но рукавичку сохранил. И когда, однажды ночью, он проснулся у себя в замке и увидел лунную дорожку на полу у самой постели, он вдруг совершенно позабыл про то, что он теперь уже не мальчик, а король, что он даже во сне должен быть величественным, строгим и непреклонным,— все позабыл, как мальчишка соскочил босиком на пол и пошел по лунной дорожке в лес.

Когда он добрался до знакомой полянки, сердце колотилось у него в груди точь-в-точь как десять лет назад. Но полянка была пуста: лунный луч покачивался, пробившись сквозь ветви высоких деревьев, а у цветов был такой вид, будто они знают что-то интересное, но молчат, чтоб не проговориться.

Король стал звать маленькую Вилу. Никто ему не отвечал. Тогда он вытащил и поцеловал рукавичку, сел на землю и заплакал от досады. И тут вдруг ему почудилось, что в рукавичке что-то шевельнулось, и он вдруг увидел, что рядом с ним стоит маленькая Вила и, смеясь, просовывает крошечную ручку в рукавичку, которую он держит в руке.

Описать нельзя, до чего обрадовался Король: снова маленькая Вила, встряхивая золотыми волосами, заплясала, закружила серебристые тряпочки, в которые была так красиво одета, и, не выпуская ее руки, Король опять наступил на лунный луч, и тот только зазвенел и чуть прогнулся под ним, и они поднялись почти до самых вершин деревьев, и, смеясь, соскользнули, и вместе плясали среди цветов, которые теперь уже не скрывали, что они всё знают и радуются таким ночным происшествиям!

Потом маленькая Вила опять исчезла вместе с лунным лучом, а Король вернулся домой в замок и едва дождался ночи, чтоб опять побежать на лесную поляну и там, целуя рукавичку, начать звать маленькую Вилу. Он просто наглядеться на нее не мог, и она ласково улыбалась, глядя на него, и они танцевали, болтали, и он каждый вечер умолял маленькую Вилу не убегать вместе с лунным лучом, а остаться с ним навсегда и клялся, что будет вечно ее любить.

И, удивительное дело, с каждой их новой встречей маленькая Вила становилась чуть выше ростом! А Король любил ее все больше и делался все добрее.

Он отправился в тюрьму, где сидело множество узников, которых заточил еще его отец, и велел всех выпустить на волю, хорошенько вымыть, подстричь, одеть в приличные одежды, накормить и устроить для них концерт самых лучших придворных музыкантов. Ведь узники давно не слыхали веселой музыки!

На следующую ночь маленькая Вила сделалась опять чуть выше ростом и смеялась еще радостнее, чем всегда.

А утром он знал, что его министры поймали преступника и хотят его казнить на площади. Это был старый-престарый воин, которого всю жизнь колотили по шлему в разных битвах так, что он поглупел до того, что стал иной раз говорить вслух то, что думал. И однажды, напившись крепкого пива в трактире, он при всех в каком-то споре выкрикнул ужасные слова: «Чихать мне на нашего короля!» Вот что выкрикнул глупый старый воин, и теперь народ собрался смотреть, как ему за это отрубят голову на площади.

Об этом узнал молодой Король и, к общему изумлению, вместо того, чтобы почувствовать себя глубоко оскорбленным, громко расхохотался и сказал: «Да отпустите вы старого воина на все четыре стороны, что вы к нему привязались? Мне ведь на него тоже начихать!»

И собравшийся на казнь народ обрадовался и вдруг тоже стал хохотать, и старого солдата вместе с палачом потащили в трактир, чтоб они выпили за здоровье Короля!

Дня не проходило, чтобы Король не сделал чего-нибудь еще в таком же роде, а ночью он бежал на лесную полянку к маленькой Виле, и они опять плясали, и с каждым разом она делалась все выше ростом, так что однажды ему понадобилось только слегка наклониться для того, чтобы поцеловать ее в губы.

И когда Король опять стал умолять ее остаться с ним навсегда, она улыбнулась и ответила:

- Милый Король, хотя я не понимаю, что такое твое «навсегда», но останусь с тобой до тех пор, пока ты меня будешь любить!

Так маленькая Вила стала королевой самого веселого и несерьезного королевства на всем белом свете!

По утрам, когда замок просыпался от пения петухов, казалось, что они поют не «ку-ка-ре-ку», а «ха-хи-ха-ху» — и все начинали улыбаться, потягиваясь спросонья.

На городском рынке стоило какому-нибудь торговцу вдруг заломить несуразную цену за какую-нибудь шапочку с петушиным пером, за связку восковых свечей, кадушку меда или крошечный мешочек душистого перца,— покупатель, вместо того чтобы спорить, начинал смеяться, и сейчас же вокруг собирался народ и, разузнав, в чем дело, начинал так хохотать над торговцем, что очень скоро тот и сам принимался хохотать, уверяя, что просто пошутил для смеха, и уступал покупку по справедливой цене!

Судьям в Королевском Суде, перед тем как они должны были вынести приговор, подавали подогретое вино и булочки с изюмом, музыканты играли им на дудочках, маленький кудрявый мальчик пел им детскую песенку, для того чтобы судьи не забывали, что преступник тоже был когда-то маленьким кудрявым мальчиком. И что, может быть, он не нарочно пошел в преступники и сам не рад, что его, как худую лодчонку ветром, нечаянно занесло куда не надо.

И что бы вы думали? Приговоры делались мягче, а преступлений становилось все меньше.

Случалось, что какой-нибудь забеглый из соседнего королевства базарный воришка стянет кожаный кошелек и пустится бежать со всех ног, выпучив от страха глаза, с перекошенным ртом, и тут же целая толпа бросится его догонять с криком, с хохотом и прибаутками. Воришка мчится, как зайчонок от собак, так и ждет, что его вот-вот догонят и растерзают, и с изумлением замечает, что преследователи почему-то хохочут, а вовсе не грозятся перебить ему ноги, да и все встречные смеются. И тогда поневоле он все медленнее, страх у него пропадал, он начинал улыбаться на бегу, потом робко хихикал, оглядываясь па веселую катившую за ним по кривым улочкам, и, наконец, изнемогая шлепался на землю и, схватившись за живот, начинал сам хохотать, протягивая украденный кошелок, и кричал, умоляя:

— Черти! Только не щекочите меня! Я лопну со смеха! В жизни не видал такого несерьезного города. Никто не заставит меня больше тут по карманам лазить!

Да, удивительно несерьезное было это королевство!

Король и маленькая Вила жили счастливо, как самые счастливые из их подданных, до самого того дня, когда со сторожевой башни замка часовой не увидел далеко за лесом черный дым.

Это соседний король решил, что ему нетрудно будет завоевать такое несерьезное королевство, и шел со своими воинами жечь деревни и хлеб, убивать жителей, чтобы доказать, что он куда более серьезный и разумный король.

Теперь вместо смеха и шуток на рыночной площади слышны были только причитанья и плач.

Из подвалов замка выносили связки длинных копий; сбежавшиеся в город мужики, пастухи и лесорубы примеряли кольчуги и железные шлемы, разбирали тяжелые боевые топоры и мечи, которые выдавал им по списку королевский кладовщик, отмечая каждого кружком или крестиком.

Король тоже надел кольчугу, опоясался мечом и пришел попрощаться со своей Королевой, которая была очень огорчена, но не плакала, а только широко открытыми глазами смотрела на острые копья и мечи. Она потрогала пальцем кольчугу Короля и сказала:

— Странные созданья люди! Зачем идет к нам воевать Чужой Король? Может быть, можно с ним поговорить и помочь ему, если ему чего-нибудь не хватает?

— Он не станет с нами разговаривать. Он жжет дома и убивает людей и уже близко подошел к нашему замку. Дело в том, что пошел слух, будто мы слишком уж несерьезные, и, пожалуй, это правда. Ну, я ему покажу, что я хоть и несерьезный, а все-таки король! — И он обнял на прощание свою маленькую Вилу.

Неприятель с шумом и топотом, поднимая столбы пыли и дыма, приближался к городу, и Король поспешил вывести все свое войско за городские ворота на просторный зеленый луг, поросший ромашками.

Оба войска выстроились друг против друга, и молодой Король увидел, что у Чужого Короля втрое больше воинов, чем у него самого. И это настоящие злые воины, которые умеют ходить в ногу, и у всех у них одинаковые шлемы и одинаковые копья, и они всё умеют делать по команде.

Чуть не заплакал от горя молодой Король, так мало оказалось у него настоящих воинов и так беспомощно выглядела его толпа наскоро вооруженных горожан и мужиков: они толпились, как на деревенской сходке, сбившись в кучки, и нестриженые волосы торчали у них из-под шлемов, которые одним были малы, а у других налезали на самые уши. Они переминались с ноги на ногу, поеживаясь в непривычных кольчугах, переглядывались, поплевывая на рукоятки своих топоров, точно дрова рубить собирались, а не принимать участие в рыцарском сражении!

«Эх, отрекся бы я лучше от своего королевства! — подумал молодой Король.— Чем вести на битву этих бедняг, пускай бы уж ими правил Чужой Король, чем мне видеть, как их всех перебьют на моих глазах».

Он вывел вперед всех своих настоящих воинов и выстроил их в ряд, чтобы хоть для начала прикрыть нестройную толпу ремесленников и мужиков, и сердце у него сжалось от страха, не за себя, а за своих людей, когда он увидел, какая жидкая кривая цепочка воинов получилась у него против плотных рядов неприятельского войска.

Так вот и стояли два войска друг против друга, и между ними была широкая полоса зеленого луга, пестрого от цветов, в которых стрекотали тысячи кузнечиков, и, перелетая от цветка к цветку, жужжали пчелы, гудели мохнатые шмели, звенели бронзовые мушки, и в воздухе заливались жаворонки.

Все ждали, когда затрубят трубы и начнется бой, но пока трубы молчали, все воины стояли в полной тишине, слушали, как звенит пестрый луг, и смотрели, как трава волнами колышется от жаркого ветерка, как бегут в небе белые облака, которых через час многие из них не увидят.

И тут молодой Король вдруг с удивлением услышал, что кузнечики начинают стрекотать все громче и громче и все разрастается звук жужжания маленьких пчел и щебетанье луговых птиц, наполняя воздух странными звуками, похожими на плач. Король как будто разом услышал все, что творится в эту минуту во всех концах его королевства,— услышал всю тысячу плачей, переполняющих дома в городах и деревнях,— тоненькое похныкивание маленьких ребятишек, и тихий, беззвучный плач старых женщин, и бессмысленный, испуганный писк несмышленых дурачков в люльках, громкие рыдания девушек, и горькие слезы молодых женщин, которые сегодня станут вдовами, и бессильные слезы стариков у остывшего очага.

И Король громко закричал от гнева и от сострадания к этим людям, и такая ярость поднялась и забушевала у него в сердце, что он выдернул из ножен меч, поднял на дыбы коня и кинулся в самую середину вражеского войска.

Его воины дружно бросились за ним следом, столкнулись с тесными рядами вражеских воинов, звон пошел по полю, будто тысячи кузнецов изо всех сил били железом по железу, но никто никого не мог сдвинуть с места.

Но тут и настоящие кузнецы, и лесорубы, и прочие, которых оставили позади, сердито растолкали локтями своих воинов и полезли в драку, валом повалили за Королем. Мужики пошли подсаживать рыцарей на копья, как снопы на вилы, и пастухи набросились на врагов, точно на стаю волков.

Король рубился направо и налево, а все мужичье войско лило за ним, так что скоро железные панцири рыцарей стали похрустывать у них под ногами, точно рассыпанная скорлупа от раков!

Молодой Король рядом с молодым Лесорубом прорубали себе дорогу впереди всех, и когда одному приходилось худо, другой прикрывал его своим щитом.

Когда они наконец вместе добрались до Чужого Короля, молодой Лесоруб так грохнул того топором, что доспехи, в которые он был закован, раскололись аккуратно на две половины, точно грецкий орех. Они развалились на две стороны, а внутри обнаружился щупленький Чужой Король в шелковых штанишках с буфами. Он хныкал, морщился и, потирая затылок, плаксиво сказал:

— Вот увидите, какая будет шишка! А эти мерзавцы клялись будто мои доспехи волшебные, и что вы совершенно несерьезный король, и я вас шутя завоюю,— и вот, полюбуйтесь, что получилось! Жулики у меня, а не министры!

Тут вражеские воины поняли, что битва проиграна по всем правилам, и отправились в плен вместе со своим королем, а радостная весть о победе в один миг разлетелась по всей стране — просто непонятно, каким образом, разве одни только ласточки на хвостах могли ее так быстро разнести во все концы!

По всем деревушкам над крышами снова задымили трубы, затрещал хворост в очагах, забулькала похлебка в закопченных котлах, и ребятишки с непросохшими глазами ухватились за ложки и застучали ими по столу, а их старые деды протянули застывшие руки к домашнему огню. Застучали прялки, зажужжали веретена, и запечные сверчки завели свои песенки, и матери, очнувшись, как после страшного сна, с легким сердцем принялись целовать и нашлепывать своих ребятишек.

Городские ворота широко распахнулись настежь, и, едва только в них показался молодой Король со своим войском, горожане, запрудившие улицы, закричали «виват!», ласточки взвились в воздух и защебетали, заиграла музыка и на всех колокольнях ударили колокола.

И по всему пути тучей взлетали подброшенные в воздух шляпы с перьями, лохматые шапки, вязаные колпаки с кисточками, женские чепчики с длинными лентами, которые взвивались кверху, как разноцветные змеи, и над толпой, точно закипела пена морского прибоя, трепетали белые платочки в руках девушек. Воздух дрожал и гудел от колоколов, лаяли собаки в городе, и из каждого окошка второго этажа на улицу свешивались праздничные флаги, пестрые ковры и мальчишки, не переставая вопившие «виват!».

Маленькая Вила стояла на ступеньках замка и, улыбаясь, с заплаканными глазами, встречала молодого Короля.

— Я победил врага! — радостно крикнул издали Король.

— Да, мне уже всё рассказали,— ласково ответила маленькая Вила, и Король увидел, что у нее на плече сидит пучеглазый зеленый кузнечик. Как видно, он только что потихоньку что-то стрекотал маленькой Виде на ухо. Он глянул на Короля очень смышлеными глазками, подпрыгнул и вылетел в открытое окно. Маленькая Вила радостно протянула свои тоненькие ручки навстречу Королю, он ее обнял и спросил, отчего у нее мокрые глаза, когда все кругом радуются веселому празднику?

— Я радуюсь больше всех, но ведь это все-таки очень печальный веселый праздник, когда там, на лугу, осталось лежать столько воинов, которые не празднуют с нами.

— Может быть, и кузнечиков тоже? — ласково обнимая ее, хитро подмигнул Король.— Тебе ведь и кузнечиков жаль?

— Да,— сказала маленькая Вила удивленно.— Конечно. И кузнечиков. Много их растоптали на лугу во время битвы. А они так храбро трубили для вас перед битвой.

— Ну, сегодня праздник, и не будем хныкать о кузнечиках! — весело воскликнул Король и снисходительно подумал о том, что маленькая Вила, наверное, никогда не научится понимать все так, как настоящие люди.

Целый месяц продолжались в замке празднества, и балы, и всякие торжества. Соседние короли, герцоги и принцы, которые сами были не прочь напасть на молодого Короля, теперь присылали ему послов с самыми горячими приветами и подарками.

Шесть лучших художников королевства день и ночь без отдыха рисовали яркими красками на самом лучшем полотне большую картину. Они до того спешили, что, пока один рисовал морду лошади, другой с другого конца уже пририсовывал к ней хвост, а третий покрывал серебряной краской стремена, четвертый и пятый отделывали копыта, а шестой пририсовывал перо к шапочке всадника!

Картина изображала знаменитую битву на ромашковом лугу, как раз в тот момент, когда Король ударом меча раскалывал пополам доспехи Чужого Короля. Дровосек с его топором был изображен очень маленьким и стоял немножко в стороне. Борода у него была очень прилично подстрижена, и он приятно улыбался, наблюдая за тем, как на картине Король делает то, что на самом деле сделал он сам, но зато насколько красивее и лучше делает!

Когда готовую картину показывали гостям и придворным, они в восхищении закатывали глаза, качали головами и молча разводили руками, показывая, что совсем онемели от восторга.

Сам молодой Король долго смотрел на картину, смущенно почесывая за ухом.

— Ну, знаете! — сказал он наконец, неуверенно покашливая.— Что-то тут уж, пожалуй, слишком!

- Нисколько не слишком! Наоборот, как раз в точку! — лопотали придворные лизоблюды, подхалимы и блюдолизы.

— Не знаю, не знаю,— сказал Король, которому картина понемножку начинала нравиться.— Во всяком случае, художники потрудились, надо их наградить!

И все двинулись на большую площадь, где открывали статую.

Однако едва они сделали два шага, как Королева споткнулась, запутавшись в своем новом платье.

— Что это с тобой? — спросил Король.

— Сама не знаю,— ответила она.— Это платье мне стало длинновато!

Она поскорее подобрала край парадного платья, и они вместо с пышной процессией торжественно вышли на площадь, где толпился народ около статуи, накрытой белым холстом.

Покрывало сдернули, и открылась серебряная статуя самого Короля в три человеческих роста.

«Виват!» — громко закричали все, кто любил Короля, но те, кто его ненавидел, закричали еще громче. Ведь они боялись, как бы Король не заметил, до чего они его ненавидят.

И в этот момент маленькая Королева Вила опять неловко споткнулась и чуть не упала.

— Платье мне совсем стало длинно,— виновато сказала она Королю. И это была истинная правда: платье стало ей длинно оттого, что она сама уменьшилась ростом!

Кое-как она добралась обратно до своей опочивальни и сейчас же села подшивать платье. Она выглядела очень печальной, и, когда Король спросил ее, что с ней, она сказала:

— Эта статуя там, на площади, так похожа на тебя, как будто бы ты раздвоился, и я боюсь, что теперь я никогда не буду знать, где ты настоящий: тут, около меня, или там, на площади.

Король весело засмеялся и сказал, чтоб она поторопилась подшивать подол, потому что все уже сидят перед накрытыми столами и облизываются, не смея притронуться ни к фаршированным поросятам, ни к жирным паштетам, ни к дрожащим желе, ни к копченым окорокам, пока не сядут за стол Король с Королевой.

Когда торжества кончились, Король всерьез занялся государственными делами. Он легко завоевал соседнее королевство Чужого Короля, и после этого дел у него стало гораздо больше. И чем больше он занимался делами, тем больше этих дел становилось: то нужно было кого-нибудь припугнуть, то наградить, то ввести новые налоги, то назначить нового министра, то выгнать прежнего!

И все жители серьезно занялись делами, теперь им уже не мешал легкомысленный смех, и купцы всерьез вздували цены на свои товары, а покупатели не на шутку проклинали их за это.

Жители стали иногда поругивать своего Короля. Новая забота министрам: раз появились недовольные, надо было ставить у дверей замка двух часовых там, где прежде стоял один, и на ночь привинчивать новую задвижку к воротам.

Однажды в трактире подвыпившие лесорубы, грустно покачивая головами, заговорили о том, что Король стал уже совсем не тот.

А какой-то пьянчужка из-под стола, куда он съехал после того, как скамейка отказалась его держать, выкрикнул:

— Король?.. Разве такие короли бывают!.. М-м-м!.. Да чихал я такого короля!

А наутро все, кто был в трактире, предстали перед судом, и строгие судьи, которым уже давно не выдавали перед вынесением приговора булочек с изюмом и сладкого вина, решили: раз нельзя установить, кто именно произнес оскорбительные для всего королевства слова (ведь голос шел из-под стола), чтоб не было ошибся отправить в тюрьму всех разом!

Королю принесли решение суда на подпись, и он, хмурясь, долго колебался и подписал нехотя, потому что среди приговореных был и молодой Лесоруб, который прикрыл его щитом во время битвы на ромашковом лугу.

И в тот момент, когда он с досадой отшвырнул длинное белое перо, подписав бумагу, он услышал, как громко вскрикнула у себя маленькая Королева Вила.

Он бросился в спальню и увидел, что она, печальная и испуганная, стоит, запутавшись в складках своего платья,— она еще уменьшилась в росте. Она сама была очень испугана тем, что с ней происходит, и огорчена, но ничего не могла поделать. И Король огорчился и тут же подумал, что, как это ни грустно, она, пожалуй, слишком маленькая для того, чтобы быть хорошей королевой такого грозного и могущественного королевства!..

И после того как эта мысль запала ему в сердце, он на придворном балу встретил рыжую красавицу, которая с восторгом смотрела на него блестящими зелеными глазами. У нее была белая кожа, и яркий румянец горел на щеках, и она держалась гордо выпрямившись и едва отвечала лебезившим перед ней герцогам и баронам, презрительно кривя коралловые губы, и только на Короля смотрела с восторгом.

И когда Король встретил ее взгляд и она вспыхнула и еще больше выпрямилась от радости, он услышал, как будто кто-то едва слышно вскрикнул.

Обеспокоенный, он вернулся в свои комнаты и увидел, что там пусто: маленькая Вила исчезла. Сморщенное платье валялось все в складках на полу. Окно было раскрыто, и на подоконнике сидел смышленый кузнечик. Он что-то сердито прострекотал, увидев Короля, повернулся, подпрыгнул и вылетел в окно.

Ужасная тоска охватила Короля, и он, едва дождавшись лунной ночи, побежал в лес, где он давно не был, и долго стоял на полянке и звал маленькую Вилу, но она так и не появилась.

Король вернулся в замок и занялся делами — ему как раз нужно было строить десять сторожевых башен, чтоб наблюдать за врагами.

Он погоревал некоторое время, но по совету министров, которые всегда советовали то самое, что ему самому хотелось, женился на зеленоглазой красавице.

Королева из нее вышла просто хоть куда! На троне она сидела как настоящая королева и даже с мужем наедине разговаривала, как королева. Она даже сморкалась как королева, и, если случалось чихнуть, она чихала, как королева. И если вдруг самому Королю хотелось иной раз ласково пошутить, она только удивленно поднимала свои красивые брови — ну сразу видно, что настоящая королева!

Теперь министры часто, прошмыгнув мимо королевского кабинета, подносили на подпись бумаги прямо Королеве, и она их подписывала по-королевски: с великолепным росчерком и не читая.

Однажды Король проснулся ночью и увидел около своей постели лунную дорожку, тянувшуюся по полу к высокому окну и оттуда к острому шпилю сторожевой башни и дальше куда-то в синеву, где плыли освещенные лунным светом ночные тихие облака.

Вдруг вспомнил Король маленькую Вилу и чуть не завыл от тоски. Потихоньку он встал и с замиранием сердца дотронулся ладонью до лунного луча, но рука прошла свободно, луч скользил сквозь пальцы, как обыкновенный луч, как воздух, как пустота…

Все-таки Король пошел через все залы и вышел во двор, как, когда-то, когда он был маленьким Принцем, и шел и шел по лесу, пока не дошел до знакомой полянки. Он встал посредине и начал звать свою маленькую Вилу. Он звал и умолял ее вернуться хоти на минутку, но ее не было, и он упал от горя лицом в землю, но только кузнечики прыснули во все стороны из травы от него и нот кто не отозвался...

Опечаленный вернулся Король в замок и сидел в задумчивости долго, все мечтал о маленькой Виле и припоминал, после каких случаев она становилась все меньше и все печальнее. Он вспомнил Лесоруба, который прикрывал его щитом и теперь сидел в тюрьме. И он позвал министров и приказал сейчас же освободить Лесоруба и всех его товарищей и выдать им новые одежды. Но на душе у него не стало легче.

Шли годы, и Король начал понемногу стареть. Он уже не ходил больше на лесную поляну и равнодушно отворачивался, когда видел, что Королева выводит прекрасный королевский росчерк на каком-нибудь пергаменте с королевским указом, ему это было все равно, точно в душе у него что-то похолодело, умерло и перестало согревать его жизнь.

Однажды он забрел в дальние комнаты своего замка и услышал, что под окном поет девочка. Голосок был немножко хриповатый, но пронзительный. Король прислушался и подошел к окну.

Посреди заднего двора стояла и пела девочка в рваной юбчонке. Старик в широкополой шляпе, похожей на размокший старый гриб, притопывая ногой в такт, подыгрывал ей на пузатой большой мандолине, а королевские судомойки, поварята и дровоносы слушали, столпившись вокруг.

Девочка, ударяя в бубен, пела веселый куплет.

Давным-давно, когда-то, в Хрустальном замке в Веселом Королевстве жил-был Веселый Король. Когда золотоволосая Королева смеялась, весь замок сверху донизу начинал звенеть, и тогда все королевство смеялось! А когда Королева начинала плясать, хромые выскакивали на улицу и толстопузые торговцы бросали прилавки, кузнецы, испачканные сажей, красильщики с зелеными руками и синими носами, мельники, запорошенные мучной метелью, и стражники, приставив алебарды к крепостной стене, хватались за руки с девушками и шли по улицам, приплясывая поводом, забросив все дела!.. Вот был какой король когда-то!

Девочка ударила в бубен и покружилась, представляя, как весело плясало все королевство при Славном Короле, но сейчас же запела страшный куплет о том, как на Веселого Короля напал ужасный Железный Король. Совсем было погиб Веселый Король, в страшной битве, да вовремя он кликнул себе на подмогу три дюжины кузнечиков! Три дюжины бесстрашных кузнечиков примчались на помощь Королю! И только звон пошел по полю, как будто тысяча кузнечных молотов заколотили по тысяче наковален! Железный Король раскололся пополам и издох!..

И последним девочка спела очень печальный куплет о том, как после битвы королевством стал править Злой Король и Злая Королева, а Храброго, Веселого Короля извели и похоронили ночью при свете факелов, тайком, чтобы никто не узнал и не принес цветов на его могилу.

Едва дослушав пение, Король поскорей позвал своего Верного слугу и сказал ему:

- Снимай поскорее штаны!

Верный слуга удивился, но не смел ослушаться, и Король быстро стащил с себя все царское платье, надел штаны и серый камзольчик своего слуги, закутался в старый плащ и спустился во двор.

Девочка со стариком как раз выходили из ворот, закусывая на ходу черствым пирогом, которым их наградили повара, и Король их успел догнать.

— Что это за песенку ты пела? — спросил Король у девочки.

— Это старинная песня, братец,— ответил старик.— Мы слышали ее далеко отсюда, за горами, на берегу моря. Там ее поют странствующие певцы. Многим она нравится.

В это время на улице раздались крики и топот множества копыт — по городу проезжала Королева в своей золотой карете, запряженной шестеркой черных коней. Колеса у кареты были громадные, в два человеческих роста, и золотой кузов плавно покачивался, подвешенный на широких ремнях, а внутри покачивалась Королева, чисто по-королевски щурясь на толпу, которая, размахивая шапками, бежала следом за каретой, бросая под колеса букеты и испуская ликующие крики.

Глядя на все это, у Короля отлегло от сердца.

— Нет, это просто глупая песенка, то, что пела девочка во дворе! Вот до чего любит свою Королеву мой добрый народ!

И как только уехала золотая карета, он стал расспрашивать, кто такие эти славные люди, которые так горячо, так дружно приветствовали проезжавшую Королеву.

— Кто? Вот эти? — ответили ему.— Да что ты, не знаешь, что ли? Это же королевские ликовалыцики!

— Ах, вот оно что...— удивился Король и спросил у других: — А кто вы такие, добрые люди?

— Ты что, не видишь? Мы королевские букетчики! Разве сам, то не видишь? Чего глаза вылупил? Нам выдают букеты, и мы осыпаем ими карету при проезде Королевы... Ну, ясное дело, не сразу, сперва нужно как следует помахать ими в воздухе!

— А что вы делаете при проезде... Короля? — заикаясь спросил Король.

— Ну, при проезде Короля мы только помахиваем букетиками а потом сдаем их обратно королевскому эконому, а то и цветов не напасешься.

— А какая же у вас профессия? — спросил Король у третьих,

— Наша специальность тут самая тонкая! — сиплым голосом ответил здоровяк громадного роста.— Мы восторженные кликуны! Испускаем клики, да обязательно на разные голоса, тут надо и басом гудеть, и нежно выводить, уметь и вскрикивать и тоненько ахнуть. Навопишься вот эдак на все голоса, аж охрипнешь за одни проезд... Правда, и платят прилично.

— Значит... вам за это платят? — еле выговорил Король. Уж очень его все это поразило.

— Нет! — загоготал ликовалыцик и насмешливо постукал по лбу Короля.— Это ради своего удовольствия мы торчим во всякую погоду на улице и надрываемся! Чем бы мы ребят кормили, если бы нам за это не платили? Да мы подохли бы с голоду!

— Но ведь есть же на свете разные другие работники... Ну, всякие там плотники, бочары, кузнецы, лесорубы, что ли?..

— Ох ты! — обиженно сказал здоровенный ликовалыцик.— Ишь с кем сравнял! Да твой лесоруб в месяц не заработает, сколько я за один проезд Королевы! Ты, братец, видать, дурачок!

Глубоко опечаленный, побрел Король дальше по улицам и скоро очутился около тюрьмы. Какая-то женщина вынула из узелка и просунула сквозь толстую решетку каменного окна кусок хлеба.

Рука в оборванном рукаве потянулась откуда-то снизу и взяла хлеб. На минуту мелькнуло внизу бледное лицо, и Король вдруг узнал в седом и бледном человеке того молодого Лесоруба, которого он приказал уже много лет тому назад освободить вместе с его| товарищами из темницы.

Король подбежал к решетке, стал на колени и, заглядывая в темноту, удивленно спросил:

Эй, Лесоруб, разве ты не знаешь, что Король давным-давно приказал тебя освободить? Почему же ты сидишь за решеткой?

- Да, брат,— сказал Лесоруб.— Был такой слух, да, говорят, Королева приказала никого никогда не выпускать.

Точно оглушенный шел Король по своему городу, чувствуя, что в нем что-то просыпается и закипает, что-то давно забытое: гнев и сострадание к людям. Песенка бродячей певички звенела у него в ушах, смешиваясь со стрекотом кузнечиков и пением пчел, и их песня нарастала в нем так же, как в тот день, когда он стоял на ромашковом лугу против вражеского войска.

Быстрыми шагами он вернулся в замок. Верный слуга Короля едва успел накинуть ему на плечи горностаевую мантию поверх собственных потрепанных штанов и камзольчика, как Король уже ударом сапога распахнул дверь зала, где заседали министры с Королевой, решая всякие дела.

Королева удивленно подняла брови, капризно прищурилась и успела еще презрительно приоткрыть рот, но больше не успела изобразить ничего такого истинно королевского.

— Молчать! — гаркнул на нее Король. Потом он повернулся к министрам и сказал:

— Собаки! Вы меня обманываете! Кругом один обман! Люди в городе разучились смеяться. Они несчастны и печальны, а вы нанимаете шутов! Я приказывал выпустить людей из темницы, а они за решеткой! И все это я узнал за один день, а еще сотню обманов я вижу на ваших лживых мордах!

Министры, как один, со стуком брякнулись на колени и, тыча пальцами в Королеву, закричали:

— Приказ есть приказ! Она нам приказывала. А мы люди маленькие, мы министры.

— Ладно,— сказал Король.— Вот вам приказ: пускай один из вас бежит сейчас же рысью к тюрьме, и если там останется хоть один узник, то я его самого туда посажу! Другой пускай бежит в конюшню и велит запрягать лошадей в карету, да не в золотую, а в простую! А вы двое бегите укладывать сундуки Королевы в дальнюю дорогу! И чтоб ни один бриллиант с моей короны туда не попал, не то я вычту из вашего жалованья! Еще двое берите Королеву под руки, чтоб она поживее бежала собираться, и проследите, чтоб она в карете выехала с моего двора прежде, чем весь песок просыплется до конца в этих часах, а песка там не очень много и он сыплется быстро, как видите!

— Вот это приказ так приказ! — в один голос закричали министры.— Даже выполнять приятно! — И они, деликатно подхватив Королеву с двух сторон под мышки, бегом потащили ее из залы.

Королева побагровела совсем не как королева, а как сварливая кухарка у горячей плиты, а слова стала выкрикивать такие, что любая кухарка покраснела бы.

И в тот момент, когда последние песчинки, проскользнув из верхнего отделения часов, легли и успокоились на вершине нижней песчаной горки, министры с разбега втолкнули в раскрытые дверцы кареты сундуки, из которых торчали хвосты от покрывал, длинные шлейфы платьев и перья от шляп, посадили туда же Королеву, а следом за ней впихнули ее злющего черного кота и ведьму-камеристку, и кучер хлестнул лошадей.

Карета помчалась, тарахтя по улицам города, и все жители, мимо которых она проезжала, на всякий случай рыдали и некоторые в знак скорби слегка рвали на себе волосы, а Королева, перекатываясь вместе с котом и своими сундуками, когда карету мотало на крутых поворотах, грозила всем кулаком...

Но в ту же минуту, как только карета выехала за ворота, рыданья и все слезы сразу иссякли, точно кран завернули, смолкли вопли и стоны и наступила в городе тишина. Потом кто-то хихикнул, и вдруг радостный смех разбежался, покатился по улицам заиграла веселая музыка, и впервые за долгие годы люди начали неуверенно браться за руки, и скоро весь город заплясал. Веселые хороводы, извиваясь, пошли по улицам и переулкам, и в середине хоровода, пошатываясь и щурясь на яркий свет, шли люди в истлевших камзолах, с серыми лицами и улыбались солнцу белыми губами — это были узники, выпущенные из тюрьмы, и Король смотрел с башни, и слезы капали у него из глаз и летели с высокой башни на землю.

Министры бегом притащили Королю большой стол с чернильницей и белым гусиным пером и толстый пергамент с тяжелой печатью на шнурке. Это был Указ о Вечном Изгнании Королевы из Пределов Королевства!

— Подпишите, пожалуйста, Ваше Величество,— умоляли министры.— Мало ли что может случиться. А так уж это верное дело! Теперь Королева и в щелку не пролезет к нам обратно!

Король подписал, и обрадованные министры побежали прятать пергамент в несгораемый сундук.

Вечером на площадях жгли костры и по улицам носили разноцветные фонарики на палках, и вокруг костров танцевали, смеялись и пели.

Верный старый слуга сказал Королю:

— Ваше Величество, пожалуйста, верните мне обратно мои штаны, а то в ваших шитых золотом я чувствую себя очень неуютно.

— Я сам себя в них вечно неуютно чувствовал, Верный слуга,— сказал Король.— Потерпи еще немножко.

И он опять в простом платье вышел на улицу и смешался с веселой толпой, но ему вовсе не было весело.

Его потянуло пойти в тюрьму — посмотреть, не забыли ли там какого-нибудь бедняка выпустить на волю.

Ворота были распахнуты настежь, и Король прошел через тюремный двор, освещенный луной, мимо пустой каморки привратника и очутился в длинном каменном коридоре с коваными железными дверями. Он наугад вошел в одну из темниц. Хотя на дворе было лето, тут было холодно, и сырые стены были исцарапаны чьими-то проклятьями, мольбами, кривыми рисунками узников, но больше всего просто именами, именами...

И тоска Короля все увеличивалась, он потерял счет времени и очнулся, только услышав, как с грохотом захлопнулась железная дверь и проскрежетал тяжелый засов. Кто-то запер снаружи дверь.

— Перестаньте дурачиться! •— сердито крикнул Король.— Кто там балуется с дверью!.. Слышите? Тут человек!

В ответ он услышал довольный смешок.

— А мы тут скотины и не держим, здесь не конюшня, братец! — сказал голос за дверью и тихонько забормотал: — Ладно, что хоть один да остался у меня. Все-таки я при деле! А то кто станет держать тюремщика при пустой тюрьме!

— Отвори сейчас же, скотина! — крикнул Король.— Я тебе приказываю!

— Приказывай мокрицам, они тут остаются в полном твоем распоряжении. Завтра принесу тебе твою порцию хлеба.

Сколько Король ни кричал, сколько ни колотил руками, ногами и грудью о железную дверь, ему больше никто не ответил.

Наконец Король обессилел, затих и даже успокоился.

«К утру меня хватятся в замке и, конечно, найдут,— подумал он.— В конце концов, это даже справедливо, что мне придется провести тут ночь».

Он опустился на грязную солому и, хотя ночь еще только начиналась, стал дожидаться утра, прислушиваясь к звукам веселой музыки и крикам праздничной толпы на улицах.

Слабый ветерок вдувал в пустое каменное окно, сквозь решетку, едва слышный запах цветущей липы, и Король стал вспоминать прожитую жизнь, перелистывая ее, точно странички книжки с картинками. Они так и мелькали перед ним: зеленые... белые... зеленые... белые... каждая прожитая им снежная зима и каждое жаркое цветущее лето.

Он вспомнил, что уже стар, кончается его королевская жизнь и скоро кончится совсем, и, наверное, никто не заметит никакой перемены, когда на еще теплое сиденье его трона залезет и усядется какой-нибудь его двоюродный герцог.

Когда ему прежде случалось задумываться над своей жизнью, она представлялась ему всегда бесконечно длинной дорогой, которая, убегая от дома, поднимается на зеленые холмы, спускается в долины по склонам, поросшим диким шиповником, проходит мимо виноградников и старых зубчатых башен, через гремучие ручьи и открытыми полями уходит в заманчивую бесконечную даль... Теперь впереди, закрывая горизонт, поднимался крутой склон, на который у него уже не хватало сил взобраться.

Вдруг он услышал, что кто-то постукивает снаружи по прутьям решетки.

— Эй, узничек!.. Кто тут есть? — звал тоненький голосок.— Подойди поближе! На, возьми!

Король подошел к окошку и, задрав голову, увидел над собой у высокого окна девочку, присевшую на корточки. Она перестала стучать по решетке и просунула сквозь нее завернутый в тряпочку кулечек.

— Что это такое? — удивленно спросил Король и, поднявшись на цыпочки, потянулся и взял кулечек.

— А ты посмотри: ахнешь! — сказала девочка. — Кусок пирога прямо с королевского стола. Шучу, думаешь? С королевского! Мне поваренок дал!

Король узнал ее тоненький, пронзительный голосок.

— Так это ты пела во дворе замка?

— А кто же еще! Я в десяти местах сегодня пела! Ешь! Очень грустно тебе там сидеть?

— Да, девочка,— сказал Король.— Тут невесело. Знаешь что? Сделай, что я попрошу. Я тебя щедро награжу!

Девочка засмеялась:

— А чем? Может быть, ты наградишь меня куском моего пирога?

Король опомнился и сказал:

— Да, ты права, сейчас у меня ничего нет.

— Неужто? А вчера-то небось был полный карман серебряных монет? Чудак ты, узничек! Ну, выкладывай, что ты хотел просить.

— Добеги до замка, девочка, и скажи, чтобы в тюрьму поскорей пришел кто-нибудь из министров. Скажи, что его требует Король!

— Так и разбежалась,— сказала девочка.— За это знаешь как меня стукнут по затылку, да еще поддадут метлой! Глупенькие шуточки ты шутишь, чудачок узничек! Ну, я пошла! Прощай!

— Постой минутку, ну, не ходи к министрам, найди попросту Верного слугу Короля и скажи ему: «В тюрьме тебя ждет человек, который обменялся с тобой штанами». Он все сразу поймет.

— Ах, штанами? Ну, обязательно так прямо и передам! И быстро убежала, потому что ей стало жалко узничка, который порет такую чушь, свихнувшись от сидения в темнице.

Он развернул тряпочку и отломил кусочек пирога с его собственного стола, и странно было, что его подала ему девочка в рваной юбчонке — из милости.

Тут Король услышал тонкий писк и увидел, что прямо перед ним на полу сидят на задних лапках три мышонка, смотрят на пирог и нетерпеливо пищат.

— Ах, вот оно что! — сказал Король.— Вы тоже привыкли, чтоб с вами делились? Что ж, вполне справедливо: девочка поделилась со мной, и я должен поделиться с вами! — Он отломил и положил перед каждым мышонком по кусочку пирога. Мышата понюхали сперва недоверчиво, они ведь никогда еще не пробовали пирогов, не то что королевских, а даже и обыкновенных, а потом, разнюхав, вцепились сразу обеими лапками и начали уплетать.

Король за ними наблюдал, пока они не кончили еду, а потом отдал им весь остаток пирога. Мышата подхватили кто сколько мог поднять и радостно поволокли куда-то в норки.

Мышата убежали, и Король остался опять один на всем белом свете.

И он снова почувствовал, что, кажется, скоро умрет, что он уже стар и очень устал.

Он сидел, прислонившись к сырой каменной стене, на гнилой соломе. Сквозь тюремную решетку светила луна, а тень решетки лежала в ярком лунном пятне на другой степе, так что казалось: в тюрьме два окна и две решетки — железная и лунная.

Он не очень удивился, увидев в пустом окне черный силуэт кого-то с долговязыми лапками, и узнал знакомого кузнечика. И сразу же в тюремную сырость дохнуло запахом цветущей липы. — Я умираю, кузнечик,— тихо сказал Король.— Спасибо, что ты меня навестил. Не думай, что я жалуюсь, что умру в тюрьме. В конце концов, тут умереть можно ничем не хуже, чем в золотой постели под балдахином. И здесь на стене нацарапаны имена многих людей, с которыми я дружил и перед которыми был виноват.

Кузнечик слушал очень внимательно, смышлено поглядывая с высоты окошка вниз на тюремную подстилку, где сидел Король. Королю еще раз в жизни стало нестерпимо больно: он вспомнил, чьи имена нацарапаны на стене, и сердце сжалось от сочувствия и жалости к ним и от горечи вины перед ними, и он заплакал, совсем позабыв о себе. Лунные лучи задрожали, потянулись радугами и расплылись у него в глазах, так что он не сразу даже заметил, как кузнечик преспокойно вскочил и начал спускаться в темницу прямо по лунному лучу, упирающемуся в пол. Добравшись до полдороги, кузнечик остановился и поманил к себе лапкой Короля.

Тот поднялся послушно на ноги и с замиранием сердца тоже попробовал ступить ногой на лунный луч. И луч легко, упруго дрогнул, тихонько и знакомо зазвенел под ним.

Легкими прыжками кузнечик помчался впереди, показывая дорогу, и вместе они прошли по лунной дорожке прямо сквозь призрачную лунную решетку окна на свежий воздух.

Скоро гул голосов толпы на площади и музыка остались уже где-то далеко позади, а сладкий запах цветущей липы с каждым шагом становился все сильней, так что голова у Короля начала медленно кружиться.

Они все шли и шли вдвоем по лунной дорожке, пока не оказались на дальней лесной полянке, полной отчаянного стрекотания кузнечиков, лунного света и пляшущих в воздухе светлячков. Вокруг покачивалось целое море ромашек, у которых был такой вид, будто они перешептываются друг с другом о чем-то очень интересном, только ничего не хотят сказать вслух!

А посреди полянки маленькая Вила плясала в лунном луче, и серебряные тряпочки ее одежды струились, когда она кружилась, и золотые волосики развевались, взлетая в воздух, и она была такая же маленькая, как в ту ночь, когда крошка Принц увидел ее в первый раз, и так же смеялась, и ни на один день она не стала старше с тех пор!

— Маленькая Вила! — закричал старый Король и побежал к ней, спотыкаясь оттого, что сердце готово было у него разорваться от радости.

— Здравствуй! Вот и ты, мой милый! — маленькая Вила пошла к нему навстречу.

— Я уже старик,— сказал Король.— Но почему-то я тебя люблю по-прежнему!

— Да, я вижу, что это правда,— сказала маленькая Вила, и Король заметил, что она уже не такая маленькая, как минуту назад.— А почему ты плачешь?

— Мне грустно, что я был таким плохим королем!

— Ну, не всегда,— улыбнулась маленькая Вила.

— Ах, не утешай, мне стыдно, что я был таким неважным королем, ах, чего бы только я не наделал хорошего, доброго и мудрого, если бы у меня еще оставалось хоть немного времени. Только времени у меня не осталось.

— Да, времени не осталось,— тихо проговорила маленькая Вила.— Но это не беда, ты все-таки еще очень счастливый король — о тебе сложили песенку! Это так редко, чтоб после короля оставалась людям песенка. Обычно остаются какие-нибудь статуи, но у них мальчишки потом отбивают носы. Только песенки разбредаются с уличными музыкантами по всему свету...

Маленькая Вила с любовью всмотрелась в лицо Короля и сказала:

- Но до чего ты устал, мой милый, милый, бедный маленький Принц. Ах, какой ты усталый!..— Она, нежно улыбаясь, стала тихонько гладить своими легкими и прохладными, как цветочные лепестки, ладошками изрытые жесткими морщинами щеки старого Короля. И все слаще кружилась у него голова, все дурманнее благоухали липы...

А незадолго до этого в городе девочка в рваной юбчонке спела песенку в трактире и потом, сидя на лавке, прихлебывая из кружки и болтая ногами, рассказывала деду, что отдала свой кусок пирога чудаку узнику, который сидит в темнице за решеткой.

— Что ты выдумываешь! — строго оборвал ее кто-то из компании лесорубов, сидевших рядом за столом.— В тюрьме никого не осталось!

— Осталось! — упрямо твердила девочка.— Я сама с ним разговаривала, и он говорил всякие глупости!

Лесорубы переглянулись, разом встали из-за стола и целой ватагой двинулись к тюрьме.

Они вошли в ворота, отпихнули в сторону тюремщика и, отодвинув засов, открыли единственную запертую дверь темницы.

Все увидели при свете луны старого Короля, который полулежал на куче прелой соломы, и, конечно, не узнали его.

— Эй, поднимайся, братец, и выходи на свободу! — закричали лесорубы. Но человек не шевелился.

Тогда старый Лесоруб подошел поближе, наклонился, присмотрелся и понял, что тот никогда уже не поднимется и не выйдет на свободу. Он повернул лежащего к свету луны. И долго вглядывался, хмурясь и припоминая.

— Ты его знаешь? Видел когда-нибудь? — спрашивали у Лесоруба товарищи.

— Видел я где-то этого парня... Только, сдается, давно это было!.. Уж не в день ли битвы на ромашковом лугу?.. Да, так оно и есть! Провалиться мне, если этот парень не стоял в тот день со мной в одном ряду, у самого моего плеча. Клянусь, он самый и прикрыл меня от длинного рыцарского копья, да, кажись, и я его прикрывал, когда приходилось, от стрел!.. Эх ты, какая же это беда, старый товарищ, не дождался ты праздника!..

Старый Лесоруб сокрушенно вздохнул, приподнял с гнилой соломы голову лежащего и бережно погладил грубыми своими ручищами его изрытый глубокими морщинами лоб.

Самым последним, что еще успел почувствовать в своей жизни старый Король, была эта прощальная ласка, отрадная прохлада прикосновения нежной, как лепесток цветка, руки маленькой Вилы...»

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Настоящий дипломат – это человек, который два раза подумает, перед тем, как ничего не сказать.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

О, да вы - историк.

Нет ничего скучнее толпы, историю творят личности. А вы, безусловно, личность с легкой такой манией величия, но кто посмеет сказать, что у вас нет для этого повода? Правда, порой вам кажется, что вы слегка опоздали родиться. Словно изысканный аромат вам кружат голову дела дней минувших, грохот былых сражений и интриги политиков и королей. И только дураки способны путать этот утонченный запах с запахом нафталина. Ведь вы знаете точно: у народов, позабывших свою историю, нет будущего.

Пройти тест

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра